ИРИНА СНЕГОВА    официальный сайт

ТАКОЙ СЛУЧАЙ

 

Митя сидел в старинном, карельской березы, кресле  и печально сморкался. Митя — внук румяной тети Дуси,  каждое  утро убирающей наш этаж.  Только Митей тут  его никто не зовет. Зовут — Отдыхающий. Это с тех  пор, как на чей-то вопрос: «На кого учиться пойдешь?» — он без колебаний ответил: «На отдыхающего».

Митя сидел в гнутом золотистом кресле, стоявшем здесь еще при князьях, перестоявшем столько исторических катаклизмов, выстоявшем даже под натиском толп настоящих отдыхающих. Сидел и печально сморкался.

 

— Что, Отдыхающий, опять, видно, валенки промочил? — спрашиваю его, проходя.

 

— Не-е, не промочивал. Мозги выходят...— объясняет Митя, протягивая кулак с носовым платком. Вместо «мозги» у него получается «бозги».

 

— Это зачем, лишние, что ли?

 

— Не лишние, а мозги,— сокрушенно говорит он.— Колька Дьяков сказал: мозги. В телевизоре было. У них ба-а-льшой.

 

По этажу, влача пылесос, прошла тетя Дуся. Обернулась:

 

— Пойдем, сынок, в санчасть, закапаем. Ишь, насморк-то!

 

Но в санчасть не пошли. Не успели. К тете Дусе строгой походкой подошел отдыхающий из тридцатой комнаты, могучий дядя в пижаме полосками. И тетя Дуся, оставив пылесос, торопливо пошла за ним, в тридцатую. Через несколько минут она не пришла — влетела— в холл:

 

— Скорей, сынок, слазь, пойдем в подвал, поможешь. Беда у меня, пропажа!

 

Митя потянул носом. И чего хорошего в подвале? То ли дело на таком стуле, с ногами. Но тетя Дуся уже тащила за руку. Вниз, по широкой мраморной лестнице с красной дорожкой посредине. Вся красная, как эта дорожка.

 

Мне был час обедать, и я ушла. Встретила их опять, возвращаясь. Отдыхающий снова сидел в кресле, таком же гнутом, как наверху. Около стояла еще красная тетя Дуся с Зинаидой Ивановной, толстой белесой уборщицей первого этажа.

 

— «Пропала, грит, сумма!» Ну, я иду. Смело так. Знать не знаю. Честно. «Зачем, грит, белье меняли? Я, грит, деньги именно в наволочку кладу. Как мне теперь домой ехать? Именно!» Ну, я объясняю: знать не ведаю. Честно!.. Слава те, Митька нашел. Ну, молодец! А то бы... Три мешка перетрясли. Слава те, еще грязное не отправили. И верно — в наволочке были. В конверте. Сказал—тридцать пять, а этот — ох, молодо-зелено! — сорок нашел. Такой случай.

 

— Молодо-зелено! Теперь вали Отдыхающему премию. Имеет право,— сказала Зинаида Ивановна. И презрительно добавила вслед подымавшемуся по лестнице другому кому-то, в такой же, правда, пижаме: — И есть дураки, в наволочки прячут! — А помолчав, заключила: — Недоверчивое время.

 

— Премию давай! — загундосил Митька.

 

— Чего хочешь-то? — спросила я.

 

— Чего! Телевизор, как у Дьякова! Ба-альшой.

 

— Эх, телевизор,— сказала тетя Дуся, обращаясь не к нему, не к ней. Ко мне или ни к кому?—Дочь с мужем разошлась, а его мне кинула. Поуехали кто куда. Никто не пишут, ни копейки не шлют. Живи знай... «Те¬левизор»!.. И чего зря прячут.

 

— Прячут! — проворчал из глубины кресла Отдыхающий.— А сами во-он как шкап замкнули! — И он показал на старинный шкаф, тоже карельской, еще княжеской березы, с огромным амбарным замком на выпуклых золотистых дверцах.

 

— Ну, это нельзя, сынок. Рулоны туалетные растащат. Их и так считано-пересчитано дают!

 

— Да что рулоны! — взялась опять Зинаида Ивановна.— Рулоны... Время недоверчивое. И все! Вот я,— она повернулась всей тучностью ко мне,— вот я с супругом жизнь уже прожила, а он по сю пору все запирает. Замки отдельные ставит. А кроме этого — душевный... Время недоверчивое!

Где-то в конце первого этажа возник плач. Высокий, детский, прямо скулеж какой-то.

 

— Не смущайтесь, это опять старуха из третьей. Склероз! — спокойно объяснила Зинаида Ивановна.— Все так. Ключ от комнаты под дорожку схоронит, у двери, а потом и ползает, ползает на коленках. Найти не может. И примется плакать. Смех и грех. А кроме этого, учительницей была, по музыке. Надоела даже. Ну, да пусть себе...

 

— Нет, зачем, увидют,— жалостливо вмешалась тетя Дуся.— Пойди, сынок, поищи с ней. Ты же мастер. Такой случай. Именно... Безмозглая старуха какая-то!

 

— Не-е, не старуха,— обернулся Отдыхающий,— валенки промочивала, вот и вышли.— Митя потянул носом, удерживая собственные, и пошел вперевалку к третьей комнате.

 

Скоро из глубины коридора слышалась уже двойная возня. Кряхтенье. А потом вдруг к тоненькому скулению старухи прибавился внезапный бас Митькиного рева. И странно смешались они, эти два плача. Зинаида Ивановна вздохнула: надо же, старый что малый. Лба­ми, что ли, стукнулись? И пошла к ним, заполняя собой коридор.

 

— Ну, чего воете? — раздалось ее, перекрывающее оба плача.— Вон он, в двери торчит! Вставайте. Да и не заперто же!

 

И она толкнула дверь комнаты номер три. И низкое солнце в окне, уходящее за снежные елки, обдало розо­вым коридор и еще стоящих на четвереньках щуплую, белую старушку и мальчика с платком в кулаке, при­жатом к красной дорожке,— Митю Отдыхающего.

 

— Митька, капли капать! — крикнула в коридор тетя Дуся.

 

А я долго потом не могла унять младенчески вздра­гивающую старость, перевидавшую на веку, думаю, ни­как не меньше здешних княжеских кресел.