Отрочество | irina-snegova

ОТРОЧЕСТВО

ТРИ ДОЖДЯ

Налетел, как сумасшедший,

Среди ночи,

Среди ночи.

То шуршит, то что-то шепчет

И бормочет,

И бормочет...

То с размаху в стекла, в рамы

Лупит, будто в барабаны...

То – затих. Нет, снова кружит

И зовет: пошли по лужам,

Босиком по лужам майским –

Подымайся,

Подымайся!..

Он галдит, а я молчу,

Спать хочу.

Тьма. Жара. Илья Пророк.

– Ты не спишь?

– Не сплю.

– И я ...

Ну, и празднует свой срок

Этот бешеный Илья!

Будто рвет нутро небес

Динамитом,

Будто лес

Рубит в щепки,

Бьет с обиды...

Льет! Слепит! Закрой глаза,

В этот день – всегда гроза.

– Ты не спишь?

– И я не сплю.

– Любишь?

– Ох!

– И я люблю.

Может – зря, а может, рок?

Тьма. Жара. Илья Пророк.

Негромкий дождь, холодный, частый.

Он зарядил на сотню лет.

О чем ты думаешь?

О счастье

Смотреть на дождь, на белый свет.

1967

СТЕБЕЛЬ

В утлый стебель нацелен

Век наш...

Скрежет, бензин...

Зачумленная зелень

Рвется в горклую синь.

День, привыкший глушить,

Гнет зеленую спицу...

А в бесстрашии жить

Есть

чему

поучиться.

1967

* * *

Ноябрь притворяется маем,

Зеленым прикинулся берег,

И синь – не куском – обливная,

И в спину все греет и греет.

Земля не желает сдаваться,

От времени к часу крадется...

И все-таки с ней расставаться

Когда-никогда, а придется.

1967

ОТРОЧЕСТВО

Так и живу: всю жизнь – отроковица.

Вы уронили – я должна поднять,

Наставите – науку перенять,

Стул уступить и – первой поклониться.

Так и встаю (невыучен урок!),

Так и ложусь (с утра опять экзамен!),

И вот уж дух во мне, как кролик, замер,

И вот он опыт – в сотый раз – не впрок.

Ох, пусть твердят: глушит нас грохот дней,

Тускнеет глаз (сетчатка, роговица!..).

Все мнится мне, что я отроковица,

И глубь вверху час от часу – синей.

И больно жить. И все дано свершить...

И только жжет: спешить пора. Спешить!

1967

ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ ЭТА ПТИЦА?

Откуда взялась эта птица

В здешнем леске незавидном,

В нашем краю многотрудном,

Где в праздник, не то, что по будням,

Пышных таких не видно?

И что ей на юг не летится?

Пускай воробьи да синицы

Тут мыкают век свой с нами.

А эта – как змей, как пламя.

Откуда взялась эта птица?

Все кружит над нашей крышей,

Как вестник, как праздник рыжий.

Не птица – Жар-птица. Перья

До резкости желтой краски...

Скажете: бредни, сказки,

Домыслы, суеверья!

Скажете: что творится!

Откуда, мол, что за птица?

Какое еще там чудо?…

Буду про птицу. Буду.

К счастью она иль к худу –

Буду!

Откуда взялась эта птица?

Откуда?

1967

АПРЕЛЬСКИЙ ГЕКЗАМЕТР

И после жгущих снегов, бритвенно-острых ветров,

После безвыходной засухи теплоцентралей

Влажно объемлет тебя новая свежесть земли –

Завтра отыщется то, что вчера утеряли...

Ветвь тополиная тянется прямо в окно,

В красных сережках вся, точно бы в крошечных перцах,

Капля на ветке лежит, хочет и медлит упасть,

Ждет, чтоб очнулось твое ожесточенное сердце.

1967

САМА ВИНОВАТА

Когда началось оно –

В детстве когда-то.

Упала? Бежала? –

Сама виновата.

Побили ребята?

Сама виновата.

Подохли котята?

Сама виновата.

Все в лоб да в упор, –

Как кирпич, угловата –

Лезть с завучем в спор!

Брось, сама виновата…

…Рыдаешь до света?

По Дуньке – награда,

Сама виновата:

Влюбилась в кастрата!

Все ищешь Сократа?

Плюнь – сердца растрата...

И в каждом разрыве –

Сама виновата.

Не все уж так свято,

Живем не на небе…

Сама себе каторжный

Выбрала жребий,

Ходи как с рукою

За каждой строкою.

Небось, трудновато?

Сама виновата.

Властей не гневи,

Пооглядчивей стоит,

Сонет – для любви,

А для крови – историк...

Быт вытянул жилы?

Зачем через силу,

Весь век до упада!

Сама виновата.

Не топишь собрата,

Живешь небогато –

Сама виновата,

Сто раз виновата!…

Вагоны лопочут –

Зачем ты, куда ты?

Ведь ты, между прочим,

Сама виновата,

Рыдают сонаты –

Сама... виновата...

Хохочут плакаты –

Сама! Виновата!..

И свищет и хлещет,

Как из автомата,

Зловеще и веще:

Сама виновата!

...Сквозь благовест рая,

Сквозь ада набаты

Услышу, я знаю, –

Сама виновата!

1967

* * *

Любвей своих перебираешь святцы...

Твоя тому иль не твоя вина,

Беспамятность, бесслезность – что считаться, –

Но как они бледнеют, имена!

И ни в одном – ни горечи, ни смуты...

Ах, кабы власть на то да в нас самих –

Души своей, клянусь, ни на минуту

Ты б не доверил никому из них.

Но власть не наша, и не нам забота

Загадывать сегодня на потом,

И что душа!.. Владей, бери без счета!

Не допусти лишь пожалеть о том.

1968

ПАМЯТЬ

И разом все фортки крылами забили,

И шторы взлетели, как старые флаги,

И, отбиваясь от лени и пыли,

По праздным столам заметались бумаги.

Ты думаешь – тянет? Сквозняк или ветер...

А вдруг это память? Ведь в каждом предмете...

Пусть сонная память! Но где-то качнется,

И память очнется, и память начнется…

В каком-нибудь скрипнувшем бабкином кресле

Вдруг всхлипы лесные... Вдруг охнет и треснет ...

И соки затеплятся в ножках упрямых,

И капли проступят. На створках и рамах ...

Чтоб разом все фортки крылами забили,

И шторы взлетели, как старые флаги,

И, восставая из боли и пыли,

Забытое слово зажглось на бумаге...

Но ты ведь не глуше, чем бабкино кресло, –

Впусти свою память и выслушай трезво!

1968

* * *

Часы частят не в такт,

Часы стучат вразброд:

Там сзади, тут вперед,

Те – этак, эти – так...

И шут их разберет,

Кто честен и кто врет!

А в доме – разнобой

(Где прочность, где основа?) –

Будильник рвется в бой:

– Оглохли? Полвосьмого!.. –

И снова: – Полвосьмого…–

Кряхтит над головой,

Как дряхлый домовой,

Понятный с полуслова.

Но так не в тон эпохе

Его стенные вздохи!..

И только на руке

(Вблизи – как вдалеке)

Неслышное скольженье –

Сложенье, умноженье;

Не ведаешь его,

Как пульса своего...

Часы частят не в такт,

Часы стучат вразброд,

И этак или так,

А время все идет...

А в доме разнобой:

Сто раз их сверь – и снова...

Что меряться с судьбой?

Вставайте – полвосьмого!

1968

* * *

Нечаянная радость близка.

А. Блок

Выпьем за нечаянную радость,

То есть радость, коей мы не чаем.

Не за ту, что кинет чертик-градус,

И не ту, что крепнет с крепким чаем.

А за ту, какая выше прочих,

Потому что вне и сверх программы,

Нам ее не прочат, не пророчат,

А приносят вдруг, как телеграмму.

В дар, как жизнь. Не в долг. Не в награжденье.

Просто свет, что входит, ширясь, тратясь...

День, как день – всем прочим продолженье...

Выпьем за нечаянную радость!

1968

* * *

Печь вытоплена. В гуле, в пенье

Сгорели яростно дрова.

Лишь по угольям струйкой, тенью

Глазком последнего цветенья

Перебегает синева.

Остерегись ее! С годами

Поймешь. Началу – невдомек,

Что греет жар углей – не пламя,

И смерть таят не вспышки сами,

А поздний синий огонек.

1968

* * *

Живем, как Франциски Ассизские, –

Птиц потчуем прямо с ладони,

И белки, как родичи близкие,

Сбегают поесть в нашем доме.

Не лето – неправдоподобие...

И странно свербит с непривычки:

Откуда такое беззлобие

В виду городской электрички?

Зачем эта благость дремучая, –

Чтоб знали мы, жесткие судьи,

Что могут, друг друга не мучая,

Сходиться несхожие судьбы?

1968

ВАЛЬС

Ясно помню – чуть с усмешкой

Говорилось мне под вечер:

Кончен бал, погасли свечи...

Время спать, поди, не мешкай!

Кончен бал... Какой он с виду?

Свечи – в лампе? – сто и двести...

Не смешно. Как раз обидно.

Не кончайся, бал, воскресни!

Кончен бал... Пошли заботы...

Ох, как быстро свечки тают!

Часа, года не хватает,

Тянет кто-то, гонит кто-то...

Подожди, смотри, ведь лето,

Каждый лист прогрет, просвечен...

Благодать! И только где-то:

Кончен бал, погасли свечи.

1968

* * *

Свидетель бог – я не просила,

Он дал мне сам, и власть его

Любви твоей печаль и силу

Взять без согласья моего.

1968

* * *

Лежит на соснах, провисая, небо,

Как перемокший невод на плетне.

Течет с него. Но не поддайся гневу

И зло не говори о хмуром дне.

Он приостановил нас в нашем беге,

Дороги залил? Время не гоня,

Присядем,

посидим, как в прошлом веке,

Не обижая пасмурного дня.

Тишком,

себя к бездельникам причисля,

Сосредоточась в медленной тени...

По большей части стоящие мысли

Приходят нам в бессолнечные дни.

1968

* * *

Сто дождей на лето было сброшено,

Сорок дней прокапал сеногной...

Но прощаться нужно по-хорошему,

И, смотри, как светит надо мной!

Заливает утрами и полднями,

Удалью последнего тепла...

Просто для того, чтоб зла не помнила?

Бог простит. А я не помню зла.

1968

* * *

И что это вечно – луну с неба!

Не хватит ли этих лун?

Осень вопит, как в припадке гнева

Сорок рядов трибун,

Если проигрывает команда,

Если грешит судья...

Таймы, голы... И считать не надо!

Проигрыш – это я.

Ярость спадет, проклубится мимо

Осень. И не одна...

Как мне сегодня необходима

С неба эта луна!

1968

* * *

Он говорил: все изменилось,

Молчишь – не люб, не мил?

Я не молчала – я молилась,

Чтоб он меня любил.

Ох, вы, души чужой потемки!

Чужой? Почти твоей!

У самых глаз, у крайней кромки –

Нисколько не видней!

1968

* * *

Только листьев падающих чинность,

Только осень в гибельном покое–

Ничего, мой милый, не случилось,

Настроенье у меня плохое.

Не ищи в нем связность и причинность,

Все давно оплачено с лихвою,

Может, я еще не приучилась

Жить вот так, на все махнув рукою?…

1968

ОСЕННИЙ СОНЕТ

Как воет осень! Ни одной метели

Не снилось выть на столько голосов...

Ты лег уже? Ты вплыл в тепло постели?

Дверь накрепко закрыли на засов?

Плотней! Чтоб бесы юга не влетели,

Не ворвался тот азиатский зов,

Тот стон сверчков, гремевший две недели

И где-то тьму тревожащий доселе,

Жизнь отменявший, чтоб начать с азов...

Замкнитесь! Чтоб ни продыха, ни щели...

Дверь накрепко закрыли на засов?

Как воет эта осень, в самом деле,

Как тушит, глушит звон в душе и в теле!

1968

* * *

Как будем мерить время,

Растраченное со всеми?

Чем будем мерить время,

Изношенное поврозь, –

Грехами или веками,

Битыми башмаками,

Петыми дураками,

Мерой удач иль слез?

Ох, этот путь друг к другу

Сквозь всю квадратуру круга,

В Пензу через Калугу,

Ощупью в двух шагах...

Эта дорога в Мекку,

Сужденная человеку,

Когда не прибавит веку

Для поздних молитв Аллах!

1968

* * *

Весь день голосило,

Век рвался с основ,

И в сердце гудело

Сто колоколов.

Всю ночь проярилось,

Провыло, прожгло...

Но что-то смирилось,

А что-то прошло.

И – как не бывало,

Сам отзвук простыл,

И утро сковало

Продутый пустырь.

И солнце... И неба

Прозрачный подъем –

Все пусто и тихо,

Как в сердце твоем.

1968

* * *

Все засыпало. Всякую ветку.

И Москва, как деревня, бела.

Это редко теперь. Это редко,

Чтобы улица белой была.

Чтоб дорога рассыпчатой искрой

Закипала у вас под ногой...

Ах ты, господи, как это быстро:

Все – другое, и сам ты – другой!

1968

* * *

Солнце подымалось,

Ночь сводя на нет,

И любая малость

Извергала свет.

Ох, как блики плыли –

Мир лежал в горсти!..

Мы ли это были?

Вспомни и прости.

1968

* * *

Вмерзла в небо звезда

И кругла и густа,

И одна – вдалеке от созвездий, –

На очищенном месте.

Свод и зелен и синь,

Свет с верхов и низин,

Тишь – в мерцанье...

Снег игрист и глубок,

И пейзаж, как лубок

На старинном базаре,

Где-нибудь под Рязанью.

Белых стуж торжество –

Щеки жжет Рождество!

Рождество? – Плод фантазий

Теплой одури Азий.

А у нас – ни следа,

Только вмерзла звезда,

Как слеза в неба око;

И молчком, ни упрека!..

Уф, как холод неистов,

Нем и огненнен путь, –

Точно вопль атеиста:

– Слушай, господи, будь!

Больно стужа пуста!..

Вмерзла в небо звезда.

Навсегда. В стороне

От созвездий –

Вне!

На лобном,

На пагубном месте.

1968

* * *

Все обойдется в лучшем виде.

Не спорь. Дыши. Прими урок.

Выходит срок любой обиде,

И жизнь – длинней, чем этот срок.

Пообомнется, поостынет

И вдоль пойдет – не поперек...

А там беде или гордыне,

Чему-нибудь да выйдет срок.

И отодвинется. Отыдет.

Отбередит. И, тратясь впрок,

Не снизойдет к былой обиде

Душа... Но дай, но дай ей срок!

1968

* * *

Зашелся мотор у реки,

Метнулись коты под окошками,

И грузные чьи-то шаги

Дорогу попрали подошвами.

И смолкло. Ни всхлипа в ушах,

Ни взмаха в разверзшейся темени…

И если в ней чудится шаг,

То шаг уходящего времени.

1968

* * *

Устала и прилегла.

Очнулась – где это? –

Смеркается. Снег розоватый.

Тихо. И тени. Полная комната...

Спросонья спуталось,

Помстилось детское:

И все мои –

еще здесь.

И жизни

Не было.

А только –

будет.

1968

* * *

Отпусти меня,

Адова сила,

Окаянная блажь,

Развяжи!

Я просила...

И вдруг –

Отпустило.

Вон уж март,

Дни хрупки и свежи.

Сердце бьется

Неровно и тихо...

От любви восстаем,

Как от тифа.

1968

* * *

Зеленое вино

По прозвищу «Фетяска»,

И все предрешено –

Триумфы и фиаско,

Лозы молдавский ток

И трезвый счет итога...

Все он, Софоклов Рок,

Но только снявший тогу,

Нас усадил вдвоем

Развязывать развязку...

И нелегко мы пьем

Легчайшую «Фетяску».

1968

* * *

Не орган над кущей райской –

Ураган над мглой февральской

Загудел... Поводит стужу –

Дует с маху прямо в душу.

Жжет...Чтоб нашу одурь, придурь

Ветродуй – дохнет и выдул,

Чтоб без пагубы да блажи,

Чтоб ни-ни, ни тени даже!

Содрогайтесь, фавны, ведьмы,

Вон как шпарит трубной медью,

Не канкан над прорвой адской –

Ураган над мглой Арбатской!

Век без блажи – дольше, глаже...

Да на что он вам без блажи!

1968

* * *

Ничего. Проживем. Вот и март.

Долгий день. Легкий свет. Новый старт.

Март велик – не в пример февралю.

Март игрок. Выше нос! По нулю.

Первый тайм. Главный ход. Новый счет.

Эй, о чем ты? Быльем порастет!

Март не выдаст. Нокаут февралю.

Отобьемся. Игра. По нулю!

1969

* * *

Так в массовке, в толкучке,

на сцене

Луч прожекторный в резком паденье

Вдруг

захватывает в кольцо

И высвечивает

лицо.

Только это. Одно.

Изо всех.

Надо всеми.

Подымает, как главную тему в поэме.

Укрупняет его.

Утверждает.

Возводит.

Как светило в зенит.

На твоем небосводе.

И куда б ни отсели вы,

ни пересели, –

Будет это лицо.

Изо всех.

Надо всеми.

Бред любви!.. Будет то, что оно повелит,

Как магический знак,

как спасительный лик.

Неотступный.

Хотите того – не хотите ль

Неизбывный.

Но...

выключил свет

осветитель!

И опять проявляются

лица и сцена...

Все вокруг

обретает

нормальную цену.

1969

* * *

С неба сочится влага,

Влага в апреле – благо.

Благо земле и травам,

Благо живым и здравым.

Что ж ты, как зимний, бледен –

Памятью в кровь изъеден?

Брось. Бродит мир, как брага...

Жить – даже в пасмурь – благо.

1969

* * *

Дар, дарованье, одаренность –

Дарованное… Но оно

Не в сонм богов приотворенность,

А то, что в нас отворено.

И даровавший, в вечном бденье,

Следит: блюдешь? Велик иль мал?

Не вверил злу, растленью ленью?

На чечевицу не сменял?

Глядит, твердит – удвой старанье,

Вино уйдет, коль худ сосуд.

Дар, одаренность, дарованье...

Судьба скора на самосуд!

Еще ты весь – удач свеченье,

В бреду побед... Но крут закон –

И к высшей мере пресеченья

Твой бедный дар приговорен.

Творец, проспавший день творенья,

Строитель, строящий на слом...

Все дарованья, все даренья –

Лишь бой на вздыбленной арене

С бездарностью в себе самом!

1969

* * *

Я всех пытала удивленно:

Какое время – время Оно?

Кто Он такой? Куда исчез Он?

Мне отвечали, но нечестно,

Туманно, неопределенно,

Уклончиво мне отвечали –

«Давным-давно, во время оно...»

Ох, эти взрослые печали,

Ох, эти детские вопросы!..

Уж больно резок спад откоса,

Уж больно быстро вниз со склона...

Давным-давно, во время оно!

1969

* * *

Куда оно делось?

Куда ж оно делось?

Недавно – вчера ведь! –

Леталось, и пелось,

И плакалось…

Свет ослепляет окно…

Вчера – это, в сущности,

Очень давно.

1969

* * *

И снова – была не была –

Июнь закусил удила!

Спешит, неразборчив и щедр,

Зеленое хлещет из недр,

Зеленое лезет в глаза,

Продраться сквозь зелень нельзя...

Застрянь – и, зеленым кипя,

Июнь прорастет сквозь тебя!..

Зовет: выходи, не суди...

Июнь... И не все позади...

А жизнь – то была? Не была?

Июнь закусил удила.

1969

* * *

Математика – это трудно.

Это дар. С первых лет. От бога.

Слишком промахи в ней подсудны.

Слишком взыскивает с итога.

Уравненья, в которых скопом

Корни, степень, неравенств бездна.

Суть, замкнувшаяся по скобкам,

И – до дьявола неизвестных.

Или дроби… Ох, эти дроби!

Жизнь, как дробь, и точна – а мимо.

В ней делитель упрям и злобен,

А делимое – неделимо.

Темь задач! Легкость прегрешений,

Груз просчетов… Но зло не в этом:

Ни одно из моих решений

Не сходилось вовек с ответом.

Ну и пусть бы… Да в нас подспудно

Математика – в каждом – строго,

Все ей явно и все подсудно…

Ох, как взыскивает с итога!

1969

* * *

И правда, так тише да глаже –

Судьба, несудьба ли все это...

Легко: ни подлога, ни кражи...

Блюдите орбиту, планеты!

И правда, так меньше поклажа,

Ни жертв, ни раскаяний нету...

Стою средь июня и глажу

Зеленые волосы лету.

1969

* * *

Цифр и схем торжество –

Жизнь смурна и превратна...

Никогда, никого

Не зовите обратно

Обратимость – вранье,

Суть движенья злорадна,

Ни его, ни ее

Не отдаст вам обратно.

Вечный счет: кто– кого!

Боль – нечетна, некратна,

Ни ее, ни его

Не отпустит обратно.

Время рвется, слепя, –

Битва, подвиг твой ратный...

Ни других, ни себя

Не зовите обратно!

1969

* * *

Море слепит

Солнечной рябью,

Спины кропит

Рыбьи и крабьи,

Йодом томит,

Ластится гибко…

Смилуйся,

Государыня рыбка!

Я ничего

Век не просила,

Счастье земное

Хрупко и зыбко,

Но – не гони,

Не гаси этой сини,

Смилуйся,

Государыня рыбка!

Кланяюсь

Власти твоей монаршьей –

Выдумка,

Пушкинская улыбка,

Не оставляй нас

В цифири нашей,

Смилуйся,

Государыня рыбка!

Сквозь безволшебность,

Зряшность и грешность

Дай различить тебя

Хоть ошибкой,

Не покидай нас,

Диво презревших...

Смилуйся,

Государыня рыбка!

1969

С ГОРЫ

Мир сверху, как макет –

Судите с высоты!

Ни ускользанья лет,

Ни суеты сует,

Ни зла… Пути пусты...

Стеклянный моря цвет

И гор папье-маше,

И ни торжеств, ни бед...

Мир сверху, как макет,

Ветшающий уже.

Не проклят, не воспет,

Не сказка, не приказ,

Не грешный белый свет –

Мир сверху, как макет,

Оставшийся от нас.

А нас давно уж нет,

Ни наших драк, ни дум –

Исчез мельчайший след...

О, суета сует,

Где твой блаженный шум,

Твой сумасшедший чад,

Где твой бедлам, твой бред!

Бегу к тебе, назад,

В твой беспокой, в твой ад –

Мир сверху, как макет.

1969

* * *

Ты читал,

Лежал ногами к морю,

Загорал, уснул.

И во сне

Тебе приснился вскоре

Моря гул.

И, вздохнув, подумал ты

Во сне:

Как давно

Не снилось море мне!

1969

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ

Прошло, ушло... Свежо преданье...

И явны, коль мы их сличим,

Преувеличенность страданья

И незначительность причин.

Жизнь то торопится, то длится

В слепом коловращенье дней,

И лица вытесняют лица

Из памяти моей.

Пойми одну простую истину:

Все окупает, искупает

Вот этот свод сквозящий лиственный

И синь, что в щели проступает.

1969

* * *

Ершист и встревожен,

И вечно в разладе

Со всеми...

Срок буйству положен,

Но где твоей мудрости

Время?

Седеешь все явней,

За что ж тебе так –

До погоста –

Безбожно оставлен

Трагический возраст

Подростка?

1969

* * *

Презри клевету. Ей по чину

Положено врать.

Все ревности ищут причину –

Зря время не трать!

Ревнуй! Но к тому – не к другому! –

(И только к нему):

К себе – среди солнца и грома –

К себе самому.

К себе среди слов несуразных, –

До первого зла!

К себе, что погас, точно праздник,

И я – не спасла.

1969

* * *

Синь рвется от натуги,

Ее клоки – везде.

Май; ветер гонит дуги,

Гнет дуги на воде.

И в каждом полукруге –

Другой, черта к черте,

Врата горят друг в друге

На прочной широте.

Исходят беды, вьюги,

Мы в нашей правоте...

Но дуги, дуги, дуги

Гнет ветер на воде.

1969

* * *

Я бы хотела, я бы хотела,

Чтобы весна не цвела оголтело,

Чтобы висела та колкая осень,

Тыча в нас тысячи мокрых занозин,

Чтобы листва всех садов в нас летела…

Я бы хотела… Я бы хотела…

1969

* * *

Пройдет. Не заживет – минует,

Как на реке рубец весла.

И странно не ознаменует

Собою ни добра, ни зла.

А так – ничто в тебе не дрогнет,

И ты в слезах не крикнешь вслед:

«Будь проклят, трижды! Трижды проклят!..»

Зачем? Живи... Мне дела нет.

1969

* * *

Ну и заядлая птица!

Заладила это «фюить», –

И сутки долбит, будто тщится

Мне голову продолбить.

Фюить! – а не просит, не кличет,

Фюить! – в тишину и в галдеж...

Фюить! – видно так и по-птичьи

О том, чего век не вернешь!

1969

* * *

Как бы, за что бы и где бы

Жизнь ни всыпала с лихвой,

Помни, а небо-то, небо –

Над головой.

Вот она воля, покоя

Неоскуделый запас,

Движется... Злое, пустое

Гонит от глаз.

Чья-то последняя треба,

Был, поминайте его...

Небочка, небушка, неба –

Жальче всего!

1969

* * *

Разбудите этого человека,

Вон того, идущего мрачно.

Вон того, что подробным взглядом

Нижет частности и детали,

Ничего не объемля в целом.

Вон того, кого ветер встречный

Обтекает, как воды лодку,

Задремавшую среди полдня,

Объясните ему, что сроки

Нам отжаты предельно скупо,

А отверстое щедро небо

Наверху, не под каблуками.

Докажите, что это прочно –

Непреложная невозвратность,

Невозмездность, невосполнимость...

Растолкайте его, прошу вас,

Он проспал уже все на свете,

Он продремлет и царство божье...

Разбудите его скорее,

Если можете, разбудите!

1969

В ПЛОХУЮ ПОГОДУ

Все сеет и сеет, –

Ни дна, ни исхода...

А мне веселее

В плохую погоду!

В плохую погоду

Твой будничный кров

Приманчивей свода

Всех райских краев.

В плохую погоду

Даль меркнет и стынет,

Колотит природу,

Как лист на осине.

В такую погоду

Свернись калачом

И – кум королю –

Ни о ком, ни о чем...

Была бы охота,

А в сумраке – спится!

Плохая погода:

Куда торопиться!..

Все – лучшие годы,

И сами – все бренней?

В плохую погоду

Не движется время...

Кончается дождь,

Принимается ливень...

Угрелся? Живешь?

И ведь не был счастливей?

Прочти эту оду

В честь неги и дремы

В плохую погоду...

Но – если ты дома!

1969

СТРОКИ О КОЛЕСЕ

Кто-то крутит колесо –

Вол, Фортуна, злоба дней...

Эх, Калипсо-Калипсо,

Тонет в бурях Одиссей.

Данте бродит средь теней,

Адский жар и мрак в лицо...

Вол, Фортуна, злоба дней –

Кто-то крутит колесо.

Красный обруч, синий свет,

Отблеск сосен желт и тих,

И гремит по кочкам лет

Колесо надежд твоих.

След колесный от луны,

Солнца круг в дремучей мгле...

Колесо входило в сны,

Шло к земле, пришло к земле

В миг, когда взломав свой сон,

Гений в шкурах белым днем

Выгнул ветку колесом

И задумался о нем.

Камень... бронза... топоры...

Чудо! – катят ствол в лесу! –

Вероятно, с той поры

Мир подвластен колесу.

Раструб юбки, бант в косе,

День вот-вот взлетит вверх дном.

Я стою на колесе,

Балансируя с трудом.

Дрожь в колени, в щеки – зной,

Колесо юлит, скрипя,

Норовя любой ценой

Выскользнуть из-под тебя.

Кто-то крутит колесо...

Не тебя ль, сквозь век гоня,

Время держит, как лассо,

Шею дикого коня?

Над запястьем бег мудрен,

Счет, итог... Едва встаю,

Сочлененья шестерен

Колесуют жизнь мою.

И опять вниз головой!..

Вверх и вниз! Как он, как все.

Общий номер цирковой,

Тренинг в ренском колесе.

Путь меж звезд и ультразвук –

Нынешние чудеса,

Вся фантастика, мой друг,

Начиналась с колеса.

Мрамор, слово, штрих и цвет

Славят подвиг, мысль, красу...

Неужели в мире нет

Памятника колесу?

Стук валов, шкивов, колес,

Грохот приводных ремней...

На подъем иль под откос,

Колесо судьбы моей?

Кто-то крутит колесо –

Вол, фортуна, злоба дней...

1970

* * *

Щит выбит,

Выпал меч из рук,

Трубят рога...

Нет злей врага,

Чем бывший друг,

Нет злей врага!

Средневековье, вздор, испуг –

На дурака!

Как это можно:

Бывший друг,

Кто – злей врага?

Века... года...

Нет-нет да вдруг

Хлестнет строка:

Нет злей врага,

Чем бывший друг,

Нет злей врага!

1970

* * *

То ли ситничек, то ли морос,

Самый мелкий из всех дождей...

Входит непогодь, будто хворость,

Внутрь вещей.

В плоть, в подкорку, в дома и лица,

Суть души, как сустав, мозжит,

Тяжелеет, а разрешиться

Не спешит.

Ливень выльется, вымыв поросль,

Отхлестав, уйдет косохлест...

Только ситничек, только морос

Мокр без слез,

Неуступчив и неизбывен –

Плач, застрявший в груди торчком...

Где ты пляшешь? Гряди, мой ливень!

Грянь, мой гром!

Закружи меня, ярость-скорость,

Над судьбой моей размечи

Этот ситничек, этот морос...

Свет включи!

1970

* * *

Внезапный свет! Взялись капели…

На стеклах высь и крутизна…

Опять? Как скоро! …В самом деле –

Едва укутались – весна.

И снова смута теней синих

И зов: отсюда, из, вовне!

Бегу вдоль школ и магазинов,

И все торопится во мне.

Бегу… А из витрин упрямо,

Со мной равняясь всякий раз,

Глядит немолодая дама

С печальным выраженьем глаз.

1970

СЕГОДНЯ

Всего лишь? –

целый час!

(И тот бы кто не отнял.)

Ах, милый, есть у нас –

Сейчас,

теперь,

сегодня!

Поденка, льни к огню,

Игрок, не помни правил...

И срок – то

равен дню,

Но день –

он жизни равен.

Дни, утра, вечера

Шагают

сотня к сотне.

Не завтра за вчера –

Сегодня

за сегодня!

Вчера – уже давно,

А завтра – если будет...

Сегодня!..

Лишь оно

И празднует, и судит.

Сегодня...

Лишь его

Мы топчем в давке плотной.

Да что в нем?

Ничего!

Сегодня, как сегодня.

И гоним: впереди

Ждут дни

крупней, прекрасней...

Сегодня!

Погоди,

Не уходи,

не гасни!

1970

* * *

Е. Л. И.

Лето солнцем прослоено,

Как малиной пирог.

В каждом лете по-своему

Сладок дух, сытен сок.

В этом – зыблется, нижется,

Льнет, по жилкам течет...

Это лето запишется

Нам в особенный счет.

Неоплатный, над сметами,

Сверхположенный свет...

Жизнь и меряют летами...

Лет тебе, многих лет!

1970

ЗАСТУПИСЬ ЗА МЕНЯ

И вдруг мне ночью захотелось есть!

В палате бледной, в гуще всхлипов, стонов,

Где пах эфиром даже свет плафонов –

Двух висельников, стывших надо мной;

Не надо мной: над хрупкостью земной.

Где капельницы, вздыбив крестовины,

Когтили вены без гемоглобина,

Чужую кровь в чужую кровь цедили,

Их чуждость и вражду на нет сводили;

Где боль в баранку гнула все, что есть…

В такую ночь мне захотелось есть.

Как будто я не здесь, еще – на воле,

Ну, где-нибудь в селе грузинском, что ли,

В каком-нибудь пиру Карло Каладзе...

Ведь может же такое показаться!

Так показаться, чтоб дымок мангала

Потек живьем, чтоб утварь замелькала,

Запахли травы, запестрела снедь...

И поняла я, что еще не смерть, –

Так только, может, самое начало...

Да нет, я и его не различала.

Я ощущала воздух близких гор

И свет снегов, наставленный в упор,

Как будто мне была благая весть...

Так в эту ночь мне захотелось есть.

Я лежу у окна. Это бывшая школа.

Снег кропит пустоту, льнет густеющий час,

И поверить нельзя в этой мгле невеселой,

Что когда-то здесь жил и бесчинствовал класс.

И что тополь больничный истлевшие тряпки

Листьев черных вот так же волок по стеклу,

И что все было правильно в миропорядке –

От урока к уроку, от стужи к теплу.

Дом напротив... Но нет, тот трехлетний от силы:

Швы промазаны черным – недавний фасон...

Что он делает, этот нелепый верзила,

Так вот в майке, в трусах, и пришел на балкон!

Снег летит на него. Но, не склонный к недугам,

Он неспешно с веревки снимает белье...

Вот уж подлинно сказано: всем по заслугам,

И ему, и тебе, и любому – свое.

Был здесь класс, да замолк. Дремлет бывшая школа.

Но внутри тишины звон еще не погас...

Мне не больно и благостно после укола,

За соломинку звука держусь я сейчас.

Нужно попробовать сделать усилие,

Чтобы увидеть сквозь черное – синее.

Это ведь, в сущности, мелочь, безделица:

Взять и надеяться, просто – надеяться.

Заступись за меня,

Как бывало, как вечно,

Как жила, мои детские беды гоня...

Перед роком иль богом,

Пред некто иль нечто –

Заступись за меня.

Отведи занесенную

Черную гирю

От весов ежедневного

Судного дня...

В том немереном,

Недоказуемом мире,

В где-то или в нигде –

Заступись за меня!

Все будет хорошо,

Не накликай, не хнычь.

Все будет хорошо! –

Победен этот клич.

Все будет хорошо –

Тверди себе, как йог.

Все будет хорошо:

Ведь главное – итог.

Все будет хорошо,

Умей заклясть судьбу!

Все будет хорошо,

Все бу...

1970-1972

* * *

Ох, странности –

Одна одной нелепее!

С рожденья

В них повинна я была:

И голубей

Любила только в небе я,

А на земле

Терпеть их не могла.

И не росла в глуши,

В печали иноков

(Иной денек звенел

Под стать ножу), –

Но вот, однако,

Гибну средь сангвиников

И громкой речи

Не переношу.

А тишь в глазах,

Опаска захолустная

Да жесту неподвластная

Рука –

Нужны мне,

Как веселая иль грустная,

Но исподволь влекущая

Строка.

1970

* * *

К перемене погоды

Кричат петухи,

Белой байкой испода

Вверх лежат лопухи.

К перемене погоды

Вопит воронье...

По какому же коду

Узнают про нее?

Про канун перехода,

Зигзаг, поворот...

К перемене погоды

В стойлах мечется скот.

И у нас (видно, годы

Вступают в права)

К перемене погоды

Тяжела голова,

И внутри тебя кто-то,

Как битый, скулит...

Может, в теле природы

Тоже что-то болит?

Может, боль эта сроду

Живому дана –

К перемене погоды

Только явней она!

1970

* * *

Горячее оцепененье

Листа и твари...

День парит травы исцеленья

В медовом взваре.

Но я не пью живого зелья

Единым махом,

Цежу и горечь и веселье,

Как налил знахарь.

И в хиромантии зеленой

Не зная толка,

Гляжу в тугую зелень клена,

Гляжу – и только.

Протянута звезда резная.

Ладонь литая.

Я не гадаю. Что я знаю?

Я не гадаю.

Я глажу чудо, совершенство –

Прожилки, ткани...

И разделяю с ним блаженство

Существованья.

1970

* * *

Что я люблю?

Так, без запинки, с ходу?

Сквозь листья – солнце,

Тишину с утра,

Большое небо,

И большую воду,

И тяжесть слова

На конце пера.

1970

* * *

Еще ни ссадины на сини,

Как вкопан лес, недвижен жар.

И только на одной осине

Все зыблется; лесной радар –

Дрожит она, смятеньем смята,

Средь сонных сосен и берез...

Ее уже трясут раскаты

Рождающихся где-то гроз.

1970

* * *

Ни окрика, ни выкрика –

Тишь, сушь, зеленота...

Особенная выкройка

У каждого листа.

Углы, зигзаги, эллипсы,

Хвост, ухо, голова...

В лесном нутре шевелятся

Лесные существа.

Горит зеленоглазие,

Шуршит... Гляди, внемли!

Веселая фантазия

И тщание земли

Исполнили, заполнили,

Продлили этот час.

Чтоб мы его запомнили,

Хоть он забудет нас.

1970

* * *

Не люблю вспоминать. Не научена.

Время – хлеб; отрезаешь ломоть...

Как бы ни было сердце намучено,

Перемелет, и – дальше молоть!

И живешь, словно набело, начисто,

Словно не было силы иной...

Только изредка вдруг обозначится,

Будто кто-то стоит за спиной.

1970

* * *

Лень подвинуться облаку. Лень...

Лень листу колыхнуться. Июль...

Лень... Обмяк изленившийся день,

Будто ленью наполненный куль.

Лень привстать, лень прилечь. Род оков...

Лень забыть, вспомнить лень. До костей

Лень – вселенская, усталь веков,

Передышка средь сверхскоростей.

1970

* * *

Не спится. Жарко постлано.

В глазах песок и дым...

Как есть все сны отоспаны,

Отозваны к другим.

Им спать. Им не ворочаться,

Как в глине колесу.

Не стыть от одиночества,

Как дереву в лесу.

Не слушать, как над дебрями

Ветвей и стихших стай,

Знай, ложечкой серебряной

Помешивают чай.

Позвякивает кольчатый

Кругообразный звон

И катится в игольчатый

Настороженный сон.

Слетает с хвойной звонницы

Рой звуковых крупиц...

Качает ли бессонница

Какую-то из птиц,

Иль месяц, мглой колеблемый,

Звенит: прости - прощай!..

Как ложечкой серебряной

Помешивает чай.

Звук сгинет, вновь отважится,

Я к тону тон леплю…

Леплю и сплю... И кажется –

Я где-то в детстве сплю.

Отплакано, отпрыгано...

Я сплю во сне. Легко!

И мой отец – над книгами...

Давно. Не далеко.

И музыкой целебною

Дом полон через край:

Он ложечкой серебряной

Помешивает чай.

1970

* * *

Я слыхала, что упорно и давно

Опускается Венеция на дно.

В Адриатику, в прозрачность, в синеву,

Опускается не в дреме – наяву.

Слишком людным стало море, и оно

Раскачало тишь лагун. Уйдут на дно

Колоннады, серенады, мгла времен,

Ярость мавров и безвинность Дездемон...

Ваша правда, в мире все на срок дано

И всему идти когда-нибудь на дно,

Но должны ж мы что спасаемо – спасти,

Может, можно где-то денег наскрести?

Может, можно. Хрупкий город!.. Жизнь моя

Не пускала меня в странные края.

Не видала я Венеции в глаза.

Что мне в ней!.. Спасти ее нельзя?

В доме тихо. Дождь. В окне почти темно.

Опускается Венеция на дно.

1970

* * *

Гнилье мокро,

И отсырела печь.

И не хвались, –

Твердят мне, –

Не разжечь!

Вон льет весь день,

Обветрилось хотя бы.

Да, что – секрет!

Чадит. Плохая тяга.

Ах, печенька,

Мой стародавний друг,

Сто непогод

От нас давало тягу;

И – вышли из доверья мы,

И вдруг...

Не тянет вверх, гнет вниз, –

Плохая тяга.

Пыль батарейной

Скрюченной трубы...

Люблю, чтоб под руками

Печь взыграла!

Живой огонь

Глядит, как глаз судьбы,

Доверчиво откинувшей

Забрало.

А может, печка,

Жив, он, наш секрет,

А может, подналяжем,

Работяга,

Рискнем... и обогреем

Белый свет,

И вверх рванем,

Пусть врут – плохая тяга!

Прости мне

Это мокрое гнилье,

Мы меж гнилья

Намнем листов бумажных!..

Э, не жалей! Стихи...

Быльем - былье.

Былье горит. А прочее –

Неважно.

Горит былье! Пусть корчась и сипя...

Горит былье,

И что ж, что жжем

Себя!

Вон как горит,

Вверх рвется круче стяга...

Эй, кто замерз?

Кой черт, плохая тяга!

1970

* * *

Но лишь полегчало,

И глушь надкололась...

Я долго молчала,

Услышьте мой голос.

К шуршанью огня,

К шебуршенью синицы

Прибавьте меня,

Я хочу возвратиться –

Из черного круга,

Из прорвы печалей...

Сквозь бешенство звука

Услышьте молчанье!

Глубь роющий корень,

Высь колющий колос

В гром будущих зерен

Вместили свой голос.

И в каждом зерне

Прорастает начало:

Склонитесь ко мне –

Я так долго молчало?

Бьют капли по крыше,

Цепляются ветви:

Очнитесь, услышьте,

Постойте, ответьте,

Чтоб вдруг полегчало,

Чтоб глушь раскололась...

Я долго молчала,

Услышьте мой голос.

1971

* * *

Мне, захудалой горожанке,

Исчадью жэков, блоков, лифтов,

И этот дачный угол жалкий

Природой кажется великой.

И соснячок, припавший набок,

И сини клок, что в пройме замер,

И тот томивший наших бабок

И в кровь осмеянный отцами

Лебяжий сладкий вздох жасминный,

Все, до листка в зеленой гуще,

Весь этот день, плывущий мимо

В своей печали всемогущей, –

До жилки вижу, порой каждой

Вбираю, как живую душу,

Как птица, средь бетонной жажды

Глубь неба пьющая из лужи.

1971

* * *

Известное дело:

обхватят вас сумерки млечные

И шепот:

назад не гляди, выходи со двора,

Ты нынче полюбишь, красавица,

первого встречного,

Заждался Бова твой, спеши –

подоспела пора!..

И как ни рядите,

не минет, подступит, пригубите:

И – вон! Из любых,

даже глухо забитых ворот.

Идете и этого

первого встречного любите –

Ах, кто б он там ни был,

трава не расти – мой черед!

Уроки не впрок,

будут сумерки синью подсвечены,

И первого встречного

ждет его пагубный час...

О, первые встречные,

вечные первые встречные,

Идем и идем ...

И спасенья нам нету от нас.

1971

* * *

Ее лицо – почти мое –

Горело и негодовало.

Я молча слушала ее

И про себя к себе взывала:

«Сочувствуй юности. Она

Болезненное время жизни,

Не засти даль ей, как стена,

И якорем на ней не висни.

Кто снес ее, кто перерос,

Кого она уже не гложет, –

Ни бешенства ее, ни слез

Назавтра объяснить не может.

И как, самой себе странна,

Она живет, почти без кожи,

И то, что праздник в ней – она,

И отпеванье – от нее же.

И что внезапно, в должный час,

Уходит вся, как жар сквозь щели...

Но хуже, если, затаясь,

Затихнет в вас, как дух в пещере,

Чтоб там, в углу, когтить, стращать,

Судить нас с превышеньем власти,

И все несчастья совмещать,

И торопить от счастья к счастью.

И понукать в любом бою:

«Вперед! И горе Годунову!..»

Я не вступаю в бой, стою...

Как мы похожи, до смешного!

– Сочувствуй юности! Трудней

Нет времени… – Себе твержу я.

И тайной юностью своей

Приветствую твою – живую.

…Но будь и ты в свой срок смирна

И памятлива, ярость стисни,

Сочувствуй юности: она –

Болезненное время жизни.

1972

АНАСТАСИЯ

Что в глазах ненастненько,

Дождики косые,

Ася, Стася, Настенька, –

Дочь Анастасия!

Никакого повода,

Ни одной причины,

Просто – как-кап с провода,

Сквор-сквор – крик скворчиный,

Просто жизнь-фантастика

Трех матрех вместила:

Ася, Стася, Настенька –

Все – Анастасия.

За троих и плачется,

Втрое нужно счастья…

Мы сошьем три платьица,

Асе, Стасе, Насте.

Три красавца вскорости

С горя прыгнут в воду…

Ах, мне твои бы горести

Да твои бы годы!..

Я б иного праздника,

Верь, не попросила…

Ася, Стася, Настенька,

Свет Анастасия!

1972

* * *

Мне сегодня, как дереву,

Родственен лес,

До царапины, весь.

Различается птичье в нем –

Кто и о чем,

Чья звезда за плечом…

Я сегодня, как дерево,

Солнце встречаю

Раньше раннего

И величаю.

И цежу сквозь себя,

И верхушкой вершу

Взгляд ваш – к тучам,

И прочь

Не спешу.

А, как дерево,

Свечкой стою,

И мне кажется, будто

Пою.

Без зазренья, у всех на виду…

И, как дерево,

Молнии жду.

1972

* * *

Я никогда не видела

До вас

Ни у кого

Таких прозрачных глаз.

Чтоб так неспешен был,

Не тесен взгляд,

Чтоб от него

Не пятиться назад,

Чтоб вдаль и вглубь,

Как самым белым днем, –

Все, до штриха,

Мне было видно в нем:

Вон снег пожух,

Вон март возжег зарю,

Вот я стою –

В огонь ее смотрю.

1972

* * *

Я лежу на спине

На разверстой волне,

Между морем и небом

В безветренном дне.

Высь и глубь осторожно,

Веков не гоня,

Как дитя свое в зыбке,

Качают меня.

И две сини, две страсти мои,

Два крыла

Вдаль влекут…

Я когда-то плавучей была.

Я отсюда пришла

В черноту, в тесноту –

Оттого мне так часто

И невмоготу…

Под моей невесомостью

Дышит вода,

Я лежу, я плыву

Час, неделю, года?

Я лежу на спине

На морской тишине...

Сколько раз это будет

Мне сниться во сне!

Даже в боли больничной,

На злой простыне –

Я лежу на спине

На морской крутизне;

Тьма и свет,

Свои шаткие чаши клоня,

Как дитя свое в зыбке,

Качают меня.

Так когда-нибудь вплавь

И уйдет наша явь…

Я плыву. Моя тень,

Как распятье, – на дне.

Я лежу на спине.

Посредине. Вовне.

Под моей беззащитностью

Дышит вода

И уносит куда-то

Куда?

1972

* * *

А могла б

Уродиться

И птицей,

И глядела б на вас

Свысока.

А могла б

Той вон псиной

Родиться,

Чтобы каждый

Давал мне пинка.

Где решалось,

Чья жесткость, чья жалость

Присуждала обличье нам шить?

Чтоб пинками

Судьба

Не гнушалась

И сподобила

В пенье прожить.

1972

ДЯТЛЫ

На каждом дереве по дятлу –

Аттракцион!

На зависть цирку и театру

Отлажен он.

Одеты! Сколько красных шапок:

Как днем с огнем.

Трясет заломленною набок

Носатый гном;

Долбит, сутулый и упрямый,

Скосивши глаз:

Прием – прием… Вам телеграмма –

«Я помню вас».

Бьют в барабан!.. Невероятно

Красно в бору.

На каждом дереве по дятлу,

И все к добру?

Творят… Впечатывают рьяно

Шедевры в тишь,

И гения от графомана

Не отличишь.

Горят их шорты, в левом стиле, –

Что плакать – пой!

Боятся дятлы – загрустили

Тут мы с тобой.

Иль сами цирка и театра

Мы им странней?..

На каждом дереве по дятлу,

В честь красных дней.

А выше – к лапам сосен тощих

Льнет синий глаз…

И сам великий постановщик

Глядит на нас.

1972

БЛАГОДАРЕНЬЕ

Акаций веерные вздохи

И солнце каплями сквозь них…

Благодарю! За все, до крохи,

Вместившееся в этот миг.

За шелестенье, прикасанье,

Благоволение земли…

За все, что в дар, не в наказанье…

За тишь внутри и гул вдали,

За день, пригревший все, что живо,

За годы кольцами на пне,

За все, что так непостижимо,

Так ни за что досталось мне!

1969

ИРИНА СНЕГОВА официальный сайт