top of page

АКАКИЙ ЦЕРЕТЕЛИ

АМИРАН

 

К скале Кавказа был, как зверь,
Прикован цепью Амиран,
Над ним кружилось воронье,
И кровь лилась из рваных ран.

За то, что он огонь небес
Принес сынам земли во тьму,
Горели раны, как огонь,
И пламя сердце жгло ему.

Он был вынослив, Амиран,
Не тешил стонами богов
И рабски не сгибал спины
Перед могуществом врагов.

За годом год — шли сотни лет,
Он победил, он устоял,
И мужество свое, как дар,
В наследство людям передал.

О Грузия моя,— она.
Как Амиран, в тисках цепей,
И воронье, враги ее,
Кружатся тучами над ней.

Но будет время, верю я,
И рухнут цепи, хлынет свет,
И радость сменит на века
Печаль и гнет позорных лет!

1883

 

 

СЛОВО ТРУЖЕНИКА

 

Люблю, когда страда,

Когда колосьев звон,

Люблю свой серп, когда

В хлебах сверкает он.

 

Пусть проклят будет тот,

Кто сыт чужим трудом,

Кто с бедняка дерет,

Чтоб свой наполнить дом.

 

Не вор, не ястреб я,

Чтоб грабить всех вокруг,

Люблю соху, друзья,

Люблю свой старый плуг!

 

Мне жадность пеленой

Не затуманит взор

— Мелькай, рубанок мой,

Стамеска и топор!

 

Куска с арбы чужой

Я отроду не брал.

А хлеб бедняцкий свой

Я в поте добывал.

 

И не ропщу на рок,

Судьбой доволен я,

Тому свидетель — бог,

А на земле — друзья.

 

Люблю, когда страда,

Когда колосьев звон,

Люблю свой серп, когда

В хлебах сверкает он. 

1890

 

 

БАБУШКИНЫ СЛОВА

 

Бабушка мне говорила:
«Мир недостоин доверья,
Лишь вероломством и ложью
В нем открываются двери.

 

Тот, кто с открытой душою
Людям несет свое слово,
Встретит закрытые двери,
Будет без хлеба, без крова.

 

Счастлив проныра! Оставит
Всех далеко за собою...
Правды ты ищешь? За правду
Будешь отвергнут судьбою!»

 

Я не поверил старухе,
В юности опыт — помеха.
Плача, она убеждала,
Я ж надрывался от смеха.

 

Глядя теперь, как скрутила
Жизнь нас, врагам на потеху,
Плачу я горько, а бабка...
Та умирает от смеха

1882

 

 

ПОП И ЛЕКАРЬ

 

Поп как-то дьякону сказал:

«Ни свадеб нету, ни крестин.

Когда б нас бог не наказал,

Покойник был бы хоть один!

 

Все жены льнут к чужим мужьям,

Откуда ж взяться свадьбам вдруг?

И бог не шлет младенцев нам —

Не черт колдует ли вокруг?

 

И смерть ушла в другой приход,

Скажи на милость, грех какой!

Вконец растаял наш доход,

И обнищали мы с тобой».

 

Но дьякон отвечал попу:

«Не огорчайся, мой отец,

Задобрим мы с тобой судьбу,

И улыбнется нам творец!

 

Слыхал я подлинно, поверь,

Грызутся лекари вокруг,

Уж им не до больных теперь —

Для драки не хватает рук.

 

Придут больного навещать,

Когда уж помощь ни к чему,

Но чтоб получку оправдать,

Рецепты выпишут ему.

 

И лечат ноги от зубов,

А голову от хромоты.

Как смерть косой, без лишних слов

Дипломом машут,— слышал ты?»

 

И молвил поп: «Всесильный бог,

Благослови же их дела!..

Когда б мне лекарь не помог,

К чему бы ряса мне была?»

1889

 

 

ЦИЦИНАТЕЛА

 

Ты опять улетела —
И вокруг потемнело,
Без тебя угасаю,
Свет мой цицинатела.

 

Ты легка, словно ветер.
Огонек твой приметен,
Но не мне, а другому
Темной ночью он светит.

 

Носит пчелка поклажу,
Вьет шелковница пряжу,—
Много пользы, — но с ними
Не сравню тебя даже.

 

Терпеливо и долго
Мед готовит нам пчелка,
Но ужалит больнее,
Чем стальная иголка.

 

Так зачем мне такая
Озорная и злая...
Ты одна не обидишь —
Это твердо я знаю.

 

Шелк на платье чудесный
Вьет шелковница честно,
Но по робости глупой
Гибнет в коконе тесном.

 

О, насколько смелее
Ты ее и умнее!
Свет мой цицинатела,
Не сравню тебя с нею.

 

Не беги ж, мой далекий

Светлячок светлоокий,

Знай, один тебе предан

Я, твой друг одинокий.

 

Помни, помни об этом

И весною и летом.

Освети мою душу

И залей меня светом.

 

Озари меня светом —

И конец моим бедам,

Буду верен до гроба —

Я клянусь тебе в этом.

 

...Но ты вновь улетела,

И вокруг потемнело,

И я сам угасаю,

Гибну, цицинатела!

1889

ШИО МГВМЕЛИ

НЕ УБИВАЙ БАБОЧКУ

 

He убивай, не убивай —
Она крылатая, красивая,
Ее раскрашивает май,
Ее качает небо синее.

 

Не тронь ее... То здесь, то там
Мелькнет ее цветное кружевце,
Она слетает вниз, к цветам,
Она над целым полем кружится...

 

А вон цветок вдали стоит,
Как сирота. Когда смеркается,
Она в траве с ним рядом спит —
Один он ночью тьмы пугается.

 

С зарей проснется — добрый день!
Вспорхнет к цветку, и снова кружится

Ее трепещущая тень
И крыльев огненное кружевце.

 

Не убивай ее, дружок,
Ей жить и так-то мало времени
И как же без нее цветок,
Который так боится темени?

 

 

ВЕСНА

 

Март ушел. И облака легки,

И земля теплее с каждым днем,

И фиалок первых фитильки

Вспыхнули сиреневым огнем.

Горлица вернулась. И скворец.

И удод с веселым хохолком...

Шелестят поляны. Шепчет лес.

Перепелка квохчет под кустом.

Вперевалку выступает грач,

Ласточка кричит: Весна пришла!

Зайцы по полям пустились вскачь,

Ошалев от солнца и тепла.

Вон зайчонок, уши навострил,

Греется и слушает — ему

Слышно, как росток, набравшись сил,

К свету пробивается сквозь тьму.

Слышен вздох фиалки, птичий зов,

Слышно, как забился ключ в горах.

И от этих новых голосов

Радость в сердце заячьем — не страх!

Оживает все. Пора и нам!

Сбросим, отряхнем остатки сна,

Лень да сон оставим зимним дням,

А сейчас, друзья мои, — весна!

Зеленеет ширь, синеет свод,

Нас зовут набухшие поля,

Труд отцов и дедов нас зовет,

Жаждет наших сильных рук земля!


 

ДА ЗДРАВСТВУЮТ ЦВЕТЫ

 

Да здравствуют цветы
Всех видов, всех расцветок —
И яркой красоты,
И скрытые меж веток.

 

Да здравствуют цветы
В своих шапчонках разных!
Мой друг, неужто ты
Обидишь их напрасно?

 

Поляны и поля —
Земля — цветы вскормила,
Как нас. За них земля
Рассердится, мой милый.

 

Смотри, земной красы
Не загуби без смысла.
Вон капелька росы
На венчике повисла.

 

А вот еще — горят
Огни жемчужин белых,
Свой праздничный наряд
Земля для нас надела.

 

Да здравствуют цветы!
Все, все они прекрасны...
Мой друг, неужто ты
Обидишь их напрасно?

 

 

ЖАЛОБА ЗАЙЧИХИ

 

Тропа, что вдаль бежишь, маня,
Как я тебя любила!
Но почему ж и ты меня
Предостеречь забыла?

 

«Будь, длинноухая, умней, —
Шепнула б ты мне тихо, —
Охотник шел вчера по мне,
Не попадись, зайчиха»...

 

Был хмурый день, недобрый час,

Все небо в тучах было,

И сердце, бешено стучась,

Во мне тревогу било.

 

С чего так скверно на душе,

Откуда тяжесть в теле —

Не знала я, но я уже

Тащилась еле-еле.

 

Решиться было нелегко,

Но ведь в желудке пусто,

А детям нужно молоко,

И, значит, мне — капуста.

 

И я пустилась. Вскачь, рывком,

С прискоками, вприпрыжку...

Так взапуски бегут бегом

Девчонки и мальчишки.

 

И добежала! Поле, свет,

Капусты сизой грядки...

И никого в помине нет —

Вздохнула: «Все в порядке!»

 

Уже хрустит капустный лист,

Дрожащий, белый, свежий,

Но вдруг внезапной пули свист

Притихший воздух режет.

 

Охотник не дал мне поесть,

Сверкнули крови пятна...

За что он мстил мне? Эта месть

Совсем мне непонятна.

 

Гром... Вспышка яркого огня...

Взревело, полоснуло...

О землю стукнуло меня

И мраком захлестнуло...

 

И в лапах вдруг не стало сил,

Как будто кто их отнял...

И тут-то он меня схватил,

Удачливый охотник,

 

Понес, гордясь стрельбой своей,

Отвагой, превосходством,—

Потешить собственных детей

Моих зайчат сиротством.

 

 

ЗАЙЧОНОК

 

Я спал, зайчишка полевой,
Меня пастух нашел
И притащил к себе в село,
Закутав в свой подол.

 

И зашумела надо мной
В восторге ребятня,

Кто мне кричал: «Смелей, косой

А кто — жалел меня.                       

 

А кто следил издалека
За мукою моей, —
Как мех мой бьется на груди
Все чаще, все сильней.

 

Тут женский голос долетел:
— Ты весь дрожишь, сынок,
А и тебя ведь ищет мать,
Наверно сбилась с ног!

                                             

Наверно!.. Но судьба меня

С тех пор взялась кружить!

Из дома в дом… И вот к тебе

Попал я в город жить.

 

Ты ласковый, ты добр ко мне,
С тобой играю я,
Но жжет, как иглами, меня,
Дружок, любовь твоя.

 

Ты молоком меня поишь,
Траву несешь домой...
И все-таки я здесь в плену,
И ты — тюремщик мой.

 

И разве жизнь в одной еде,
Две грядки, куст, ночлег?
Жизнь — это небо и поля,
Жизнь — это вольный бег!

 

Так отпусти меня туда,

Где родина моя,

Ох, как по пашням я промчусь.

Взлечу на горку я!

 

Ты знаешь, я не сыт еще
Красой земли своей:
Мне нужен жаворонка звон
И брызжущий ручей.

 

Пойми, мне мать моя нужна —

Ты сам ведь любишь мать?
Так отпусти меня, малыш,
Пойду ее искать!

 

И мальчик, чуть всплакнув молчком

По другу своему,
Зайчонка обнял посильней
И дверь открыл ему.

 

 

ЗИМА

 

Мир изменил свой цвет: побелка

Идет и в поле и в бору.

В дупло от стуж укрылась белка,

Змея и мышь ушли в нору.

 

Луг опустел. Настали сроки

Всем обживать дома свои.

На ветках дремлют лишь сороки,

На проводах — лишь воробьи.

 

Но воробьи не унывают,

Их шумным стайкам счету нет,

То с громким криком ввысь взмывают,

То щиплют хворост на обед.

 

А пахарь — дома. Сладок отдых

До новых полевых работ.

Земля бела, прозрачен воздух.

Все спит вокруг. Все лета ждет.

 

 

ИЛО И ПТИЦА

 

Покоя всех Ило лишил:

В шесть объявил побудку

И всю окрестность оглушил,

Дудя в сухую дудку.

 

Потом влепил в соседний столб

Початок кукурузы,

Потом в бахчу забрался, чтоб

Колоть и есть арбузы.

 

А там еще туты натряс, —

В коня шарахнул горсткой,

И вдруг увидел: птичий глаз

Глядит из гривы конской.

 

Птенец! Но как он угодил

В запутанную гриву?

Ило птенца освободил —

Ого, какой красивый!

 

Но вызволив его из пут,

Сам привязал за ножку —

Летай на нитке. Можешь тут,

Со мной побыть немножко!

 

То вверх бросал: держись крыло!

То вниз тянул спуститься,

И вдруг... почувствовал тепло,

Идущее от птицы.

 

И под рубаху положил

Трепещущий комочек

И горсть туты ей предложил:

Ты, может ягод хочешь?

 

Но не берет она туты,

Не хлопает крылами!..

Ты что больна? Иль, может, ты

Соскучилась по маме?

 

Мам любят все — и ты, и я,

А как же по-другому?

Но слушай, может быть, твоя

Сейчас горюет дома?

 

Хватилась, может, и зовет,

Тоскует, ищет, плачет?

Лети скорей! И нитку рвет

Ило. Он — добрый мальчик.

 

И долго смотрит птице вслед

Серьезными глазами...

А в мире ярче вольный свет

Над полем и лесами.

 

 

ЧЕТЫРЕ БРАТА

 

И было их четыре брата,
Четыре белых мотылька,
Четыре легких и крылатых,
Чья жизнь — увы! — не так легка,

 

Однажды летний ливень хлесткий
Внезапно их в саду настиг,
Дождь их душил, дождь гибель нес им.

Того гляди он смоет их!

 

И тут они взмолились дружно
Перед цветком, что рядом рос:

—  Спаси нас, нам укрыться нужно,
Пока нас ливень не унес!

 

А тот ответил осторожно,
Качая рыжей головой:

— Что ж, одного, пожалуй, можно...
А всех — сомнете стебель мой.

 

Кругом цветы, на львином зеве
Ведь клином не сошелся свет.
И почему хотите все вы?
Один — пускай... Всем места нет.

 

Спасибо. Мы летим. Мы братья.
Мы друг без друга — никуда.
И к маку: — Милый, бога ради,
Спаси нас, мак, у нас беда!

 

— Двоим из вас найду я место,
А остальные, как хотят, —
Промолвил мак, — не всюду тесно,
Уж где-нибудь да приютят

.

—  Мы братья, мы поврозь не можем,
Нас или всех иль — никого...
Пойми!.. — Но мак не понял тоже,
И братья бросили его.

 

Как ливень бьет! Куда им скрыться?
Как ветер обрывает сад!
Намокли маленькие крыльца,
И мотыльки едва летят.

 

Вот к ирису они с поклоном:
— Прекрасный ирис, дай приют,
Укрой, покуда с небосклона
Прочь эти тучи не уйдут.

 

— О, вы мокры, и вид ваш жалок, —
Ответил синий ирис им. —
Троих из вас приму, пожалуй,
Но нет здесь места четверым.

 

Пойми, расстаться мы не в силах,
Мы дети матери одной,
Спаси, спаси нас, ирис милый,
Нас губит ливень ледяной!

 

Но не смягчился ирис гордый —
Я вам сказал: троих приму.
А как четвертый? Пусть четвертый
Летит к соседу моему! —

 

И, наконец, совсем отчаясь,
К бахче направились они,
Где только желтых тыкв качались
Цветы, промокшие, одни.

 

И мотыльки взмолились снова:

— Нам отказали все цветы,

Мы гибнем от дождя шального,

У нас одна надежда — ты.

 

Прими нас четверых, всех вместе,

Как стихнет, мы тотчас уйдем!

И та в ответ: — Всем хватит места,

Хоть небогат, но тепл мой дом.

 

Запасы наши небольшие,

Известна пища бедняков,

Но угощу вас от души я.

Входите, есть обед и кров.

 

На цыпочках четыре брата

Вошли, промокшие насквозь

Усы примяты, крылья сжаты,

Но вместе все они — не врозь.

 

А утром в сто цветов раскрашен

Сад слушал сотен птиц напев...

Узнали мотыльки, что страшен

И кровожаден львиный зев,

 

Узнали, что вконец изодран

Дождем и ветром за ночь мак,

Что весь был залит ирис гордый,

И в нем чуть не погиб червяк...

 

Уж то-то братья ликовали,

Что не расстались в трудный час,

Благодарили, прославляли

Тот дом, что их от смерти спас!

ГУРГЕН БОРЯН

С ДОБРЫМ УТРОМ, ДОРОГАЯ

 

С добрым утром! Ты проснулась?

К солнцу мягко потянулась,
Настежь черньй взор открыла,
Про меня спросить забыла...
Все равно. Не укоряю.
И, как вечно, повторяю:
С добрым утром, с добрым утром,
С добрым утром, дорогая!

 

Что-то сердце боль мне гложет —
От твоих уколов, может?
Все равно, в сем мире утлом
Я одну молитву знаю —
С добрым утром, дорогая,
С добрым утром, с добрым утром!

 

Трон —тебе, живи и царствуй.
Горечь —мне, сполна, до края...
Ты проснулась? Здравствуй, здравствуй!
С добрым утром, дорогая!

 

 

МУСТАЙ КАРИМ

ОБ ОСЕНИ И ЛЮБВИ

 

1

С дождем осенним с высоты

Листва, едва шурша, струится.

Озябнув, мокрые цветы

Стоят, нахохлившись, как птицы.

Сейчас сквозь лес и вдоль реки

Идет октябрь (так век от века),

Он землю красит в цвет тоски, —

В тот час дано лишь человеку

Забыть про старость, смерть и сон:

Сквозь шорох листьев слышит он —

Один он слышит в это время,

Как падает на почву семя.

 

2

Прощались мы. Был день совсем такой,
Как будто лето прочь ушло, печалясь.
В душе в тот миг любовь моя с тоской,
Как в море буря с ливнем, повстречались.
Опавшею листвой слова легли,
Дождем осенним слезы потекли...
Как та весна, что за снегами где-то, —
Так далеко ты от меня сейчас...
Но знаю я — цвести весне и лету!
Меж нами не блеснет февральский ветер
Студеным лезвием.
Нет!

Ни за что на свете!

 

 

 

*     *     *

 

Давай, дорогая, уложим и скарб и одежду,

Оставим наш город и этот ветшающий дом,

Где в красный наш угол уже не мечта и надежда — 

Все чаще садится тоска и печаль о былом.

 

И время, как тень, все длиннее у нас за спиною,

Вся прошлая жизнь, где забот и обид — без конца.

Где столько могил за кладбищенской длинной стеною

И столько утрат захоронено в наши сердца.

 

Чем день истомленней, чем сумерки к вечеру ближе

И тени заметней — тем глуше и тише река,

Ведь к ночи и волны ленивей и медленней лижут

Прибрежный песок, не стремясь сокрушить берега.

 

Давай соберемся чуть свет и уедем отсюда

В какой-нибудь сказочный город — ведь есть города!           

Клянусь, я веселым, я праздничным спутником буду,

Скажу: посмотри, нам сияет другая звезда!..

 

У нового города памяти нет и не будет,

Той памяти горькой, впитавшейся в вещи, в черты…

Пусть здесь остается без нас и о нас позабудет

То время, когда обо мне так печалилась ты.

 

Останется наше далекое, доброе детство

На кончике тропки лесной, где и солнце и тень.

И молодость наша останется с ним по соседству.

У старых ворот, там, где встретилась ты мне в тот день,

 

Послушай! Постой! Повтори, мне покуда не ясно — 

Как ты говоришь? Мы уедем, и сменим жилье,

И молодость бросим, и в городе новом, прекрасном

Останемся жить? Только как же нам жить без нее?

 

Как жить без нее?.. Повторил я последнюю фразу,

И стало мне грустно, и стало мне холодно сразу.

Нет-нет, не теперь, мы еще поразмыслим над этим…

Наверное, мы никогда никуда не уедем.

 

 

 

БЕРЕГА ОСТАЮТСЯ

 

По Белой, басистый и гордый,
Смешной пароходик чадит.
В лаптях,

В тюбетейке потертой
На палубе мальчик сидит.

 

Куда он — с тряпичной котомкой?
К чему направляет свой путь?
Лишь берега дымная кромка
Да Белой молочная муть

 

Вдали. И на воду большую
Глядит он и все не поймет:

— Совсем неподвижно сижу я,
А круча, а берег плывет!..

 

Я — мальчик тот, я! И сквозь годы
Кричу ему: — Милый, не верь!
Плывем это мы, а не горы,
А берег все там и теперь!..

 

Кричу... А в лицо мое ветер,
А палубу набок кренит,
Корабль мой почти незаметен —
Вокруг него море кипит!

 

Стою... Волны мимо и мимо
Наскоком, галопом, подряд...
Стою... Словно кем-то гонимы,
Дни, месяцы, годы летят...

 

— Сто-ой, дяденька! — вдруг через темень.
Сквозь воды, мне — с палубы той:

— Плывем-то ведь мы, а не время,
А время, как берег крутой,

 

За нами осталось, за нами,

Другим — я не знаю кому…

А сам ты, влекомый  волнами,

Что времени дал своему?

 

И эхо сквозь грохот и тьму

Все вторит и вторит ему:

«Вре-ме-ни-и сво-е-му-у,

Времени своему…»

bottom of page